9
"Деловая столица", 12 січня 2018
Если церковь принимает собственные дискриминационные законы и заставляет граждан следовать им под угрозой неотпевания, то у нее нет морального права жаловаться на дискриминацию в свой адрес
Фото: Юрий Гудыменко/ Facebooк
Трагическая и отчасти гнусная история о погибшем малыше, которого отказались отпевать в УПЦ МП, сделала настроение на последовавшие христианские праздники. Она заставила одних говорить о символизме фигуры невинно убиенного младенца, перекликающейся одновременно и с Младенцем Вифлеема, и с жертвами Ирода, а других — о том, что имеет место атака против церкви всех темных сил. И хотя первые звучат слишком экзальтированно, солидаризоваться хочется скорее с ними. Потому что именно церковь — Украинская православная церковь Московского патриархата — в этой истории и стала причиной отвратительного скандала.
Оценку истории кто только не дал. Под многими комментариями я готова подписаться — произошедшее не лезет ни в какие рамки. Ни земные, ни небесные. Но, знаете, одного чувства мне не хватает, чтобы вписаться в мейнстрим. Удивления. Возможно, это профессиональная деформация — сколько похожих историй прошло через мои руки... Но именно этой, кажется, суждено стать поворотной.
Многих мучает вопрос, почему священник поступил так, как поступил. Я вам отвечу: у него были для этого основания. И именно поэтому епархиальное руководство поддержало его. Эти основания известны: в УПЦ МП существует инструкция, по которой таинства, совершенные в УПЦ КП, считаются недействительными. Священники УПЦ КП — вовсе не священники, венчанные в УПЦ КП — вовсе не венчаны и т. д. По аналогии крещенные в УПЦ КП — вовсе не крещены. Есть, впрочем, и тут нюансик: крещение — особое таинство, которое может при определенных условиях совершить даже не священник. Если, например, недоношенный ребенок лежит в боксе, его может крестить врач. Если боец умирает в окопе, его может крестить боевой товарищ. Конечно, если нет особых условий, крещение следует провести чин по чину — с участием священника. Но кто и как устанавливает, какие именно условия считать особыми? Не говоря уже о том, кто и как установит меру ответственности ребенка за выбор его родителей в пользу той или иной церкви.
Однако вернемся к священнику-отказнику. Вернее, к ним обоим — протоиерею Евгению Молчанову и иерею Ивану Лазорко. У них была инструкция, по которой они могли отказать — и они отказали. Почему, собственно, они и были поддержаны своим епархиальным начальством в лице митрополита Запорожского Луки. Они просто не могли поступить иначе, ведь тогда их собственные дети пострадали бы от гнева Божьего, согласно пояснениям митрополита.
Но настолько ли суров Господь к детям? В том числе некрещеным? Вовсе не обязательно. Даже имея дело с "не там крещеными", священник может отступить от инструкции, чтобы избежать большего зла для всех, — в церкви это называется принципом икономии. Но какой тут принцип икономии, когда "на войне как на войне"? УПЦ МП не просто не признает УПЦ КП, они по-настоящему в контрах, и даже смерть младенца используется для того, чтобы устрашить "неканонических". Вот, мол, смотрите и трепещите — так будет с каждым "не там крещеным". В общем, все упирается в плохой вкус священника УПЦ МП — он не почувствовал той границы доброго тона, за которой потрясать кадилом аки мечом-кладенцом уже совсем не комильфо.
Вот только я никак не могу поверить в то, что это первая история такого рода. Что до сих пор не было умерших — любого возраста и пола, которым священники УПЦ МП отказывали в христианском погребении. Что не было больных — любого возраста и пола, которым не давали причастия в больничных храмах, почти полностью (за исключением западного региона) "освоенных" именно московской конфессией, в те времена, когда админресурс был беззаветно ей предан. Я не только не могу поверить — я имею достаточно свидетельств и личных наблюдений: у меня на глазах в одном из столичных больничных храмов священник отказал больному ребенку в причастии на том основании, что тот, дескать, "не там крещен". Таким историям несть числа, но, видимо, именно младенцу Евгению из Запорожья суждено было стать каплей, переполнившей чашу.
Точно так же, как именно во Врадиевке несколько лет назад переполнилась чаша терпения в отношении ментовского беспредела. Вы, вероятно, помните, чем это кончилось.
Отчасти это ощущение переполненной чаши и осаженной крепости объясняет неадекватную реакцию со стороны руководства Запорожской епархии и киевских церковных спикеров разной степени официальности. Они даже не попытались преподнести случившееся как перегибы на местах или как эффект исполнителя. Они кинулись защищать своего. И потому, что свой, и потому, что удар наносят по основной линии обороны — по вопросу раскола. По вопросу, по которому никаких уступок и компромиссов быть не может. Не может быть никакой икономии, потому что "на войне как на войне", как заметил один видный эмпешный протоиерей, комментируя ситуацию. Слово сказано. Это слово — война.
Не знаю, по Фрейду это было сказано или по расчету. Как бы то ни было, оно прозвучало в очень странном контексте. Словом "война" мы называем события на востоке, в то время, как в МП официально это не война, а "междоусобный конфликт". Зато они называют войной то, что происходит между УПЦ МП и уже не только УПЦ КП, но, кажется, куда более широкими группами украинского общества. УПЦ МП ведет свою войну, и поэтому нечего удивляться сломанным рукам тех, кто приносит к храмам УПЦ МП игрушки. Не стоит удивляться многочисленной охране, сопровождающей епископов и торчащей у дверей храмов. Не стоит удивляться появлению "летучих отрядов" крепких парней в балаклавах по звонку батюшки. Это война — вас честно предупредили те, кто ее ведет.
И эта война переходит в горячую стадию у нас на глазах. Это обострение скажется на многом и на многих, оно даст о себе знать в перспективе заявленного диалога УПЦ КП с МП, в новом витке гибридной войны, в новом дыхании для приугасших пропагандистов, раздувающих религиозный конфликт в Украине, и для внутренних провокаторов. Мы имеем все шансы в реальности стать свидетелями и участниками обострения религиозного конфликта, его перехода из стадии тления в стадию пожара. И я вовсе не уверена, что это надо предотвратить, — мы не минуем этой стадии, если хотим преодолеть то болезненное состояние, в котором находимся. А находимся мы в состоянии войны, которую мы наконец осознали.
Есть, впрочем, и менее травматичный путь — путь маргинализации МП снизу. По принципу "не купуй московське".
Дело в том, что война, которую МП ведет в Украине, главным образом с УПЦ КП, — это война не только и не столько политических идей или идеологических ориентаций, сколько борьба за рынок сбыта. Не секрет — хоть и не принято вот так вот вслух об этом говорить, — что православная церковь в наших палестинах занимается не столько миссией, сколько продажей треб. Я не стану утверждать, что церковь только с этого живет, конечно, нет. Но приходские священники очень часто зависят от того, сколько треб сумеют продать. Для увеличения продаж они заключают договоры — в частности, с ритуальными агентствами. Ведь не только меня удивило то, что ритуальное агентство в запорожской истории так откровенно село в лужу, не сумев во всем Запорожье найти священника достаточно быстро, чтобы избежать скандала и подрыва собственной деловой репутации? Они не искали — у них просто есть "свой священник". Как и у массы других подобных контор. Как правило, это настоятель кладбищенского прихода или больничной церкви. А они в абсолютном большинстве, как уже говорилось, находятся в распоряжении Московского патриархата.
До сих пор в фокусе конфессионального противостояния было именно это —рынок треб и влияние на региональные бизнес-элиты. Война Украины с Россией раскрыла весь идеологический и политический потенциал, который был изначально заложен в этом конфликте, но до поры терялся за чисто деловыми соображениями.
Да и говорить об этом вслух было как-то не принято: пока священник исправно отпускает требы, его конфессиональная принадлежность и политические взгляды никого, в общем, и не волнуют. Как не волновало это ритуальное агентство ровно до скандала.
То есть во многом эта история о разрушенных деловых репутациях. Начиная с ритуального агентства, которое не пожелало напрягаться в интересах клиента, разыскивая "лояльного" священника или лучше иметь в записной книжке несколько разных священников да еще и муфтия в придачу "на все случаи жизни" (или скорее смерти), и заканчивая тем, что УПЦ МП прогремело на всю страну как ненадежный поставщик треб. Причем именно поставщик треб и ничего больше, ничего сакрального. УПЦ МП в данной истории выступила только в такой роли — в роли церковной лавки, в которой "без платка не обслуживают". Неважно, из каких соображений не обслуживают — из политических или чисто коммерческих. Важно, что не обслуживают. Принципиально. Потому что если бы это была церковь в полном смысле слова, а не лавка, не райком и не региональный отдел, то отпели бы. По-человечески. По-христиански. По икономии, наконец.
А раз не церковь, то чего смущаться? Можно применить весь тот понятийный, политический и деловой аппарат, который используется в сугубо светских делах. "Не купуй московське" — вполне применимый лозунг. И потому, что "московське", и потому, что просто ненадежно. Не скажу "некачественно", поскольку не специалист по качеству треб, но в том, что ненадежно, мы смогли убедиться. На тех, кто связан с церковью и не является просто покупателем треб, это не повлияет, поскольку у них "свой" священник. А если ритуальное агентство скажет, что работает только со "своими", то и ритуальное агентство поменять можно, и в общество по защите прав потребителей настучать.
Практикующих православных христиан, связанных со своими приходами и священниками, в Украине не так уж много, поэтому рынок треб — серьезное поле битвы, на котором противнику можно нанести ощутимый ущерб. Если это учесть, то маргинализация УПЦ МП в Украине может произойти не только политическим путем — путем тяжелым, возможно, даже насильственным, но и чисто коммерческим — в результате нежелания клиентов иметь дело с ненадежным поставщиком услуг.
На фоне нынешней войны разговоры о расколе и анафемах, во-первых, поистрепались и довольно глубоко раскрыли свою политическую сущность, во-вторых, на фоне отказа отпевать мертвых и причащать больных младенцев даже филаретовская анафема выглядит бледно. Можно предположить, что "тьма сгущается перед рассветом", что забрезжившая возможность диалога о преодолении раскола заставляет украинских представителей МП нервничать, переживая преимущественно из-за того, что они потеряют свой маркетинговый козырь на рынке треб — "благодатность" против "безблагодатности". Мне, в контексте и символизме событий, хочется верить, что если черт украл месяц — значит, завтра Рождество. Но до этого завтра еще нужно дойти, а это, по сказочному канону, потребует усилий.
Не думаю, что нам стоит рассчитывать на деятельное участие власти, хотя некоторые низовые государственные структуры, такие как больницы и администрации кладбищ, могли бы проявить чувствительность в отношении религиозных потребностей своих клиентов. Да и киевская власть, будучи преимущественно популистской, могла бы проявить такую чувствительность, если выступления, спровоцированные запорожской историей, превратятся в политическую демонстрацию. Но власть все равно окажется связанной демократическими принципами и свободами, на которых отлично научились играть в Москве, превращая каждый эпизод в гибридную битву.
Но если церковь принимает собственные дискриминационные законы и заставляет граждан Украины следовать им под угрозой неотпевания их младенцев, то у такой церкви нет морального права жаловаться на дискриминацию в свой адрес. Это еще один — кардинальный — вывод из запорожской истории. Слово "война" произнесли в УПЦ МП. А на войне как на войне — не так ли? Если можно не щадить младенцев, то почему нужно щадить попов?
Ссылка на первоисточник: https://risu.org.ua/ua/index/monitoring/society_digest/69699/
